Социалистические корни и утопические мечты Элифаса Леви

«Человек -  творец собственного рая и ада, и нет демонов, кроме наших собственных поступков».
«Трансцендентальная Магия: Доктрина и Ритуал» Элифаса Леви (1896)

Некоторые самые убежденные революционеры в истории были отступниками-священнослужителями. Моисей, например, как сказан, был «обучен всей мудрости египтян». Ряд эллинистических писателей (как показал Герберт Бродерик в своей работе «Моисей Египтянин») считали, что Моисей был иерограммом, «писцом-жрецом». Подобным же образом, кажется, и Зороастр за несколкьо лет до обнародования евангелия Ахура Мазды, подрезал зубы свои как священник Древней Персии.

 
Моисей с жезлом уничтожает армии Фараона.

В эпоху Ренессанса доминиканцы Джордано Бруно и Томмазо Кампанелла рисковали жизнью, ради распространения своих радикальныех идей о природе Вселенной. Бруно, главный романтический идеалист, пронзал взором своим необъятные небесные просторы и размышлял о том, что люди могли бы стать божественными чрез дисциплину и мистическое озарение. Кампанелла, с другой стороны, опираясь на более приземленного Макиавелли, писал .что специально подготовленные команды «вооруженных пророков» смогут реформировать мышление масс и войти в утопическую эпоху.

В 19-м столетии бывший священник по имени Альфонс Луи Констан (позже известный как Элифас Леви) унаследовал плащ этих подрывных религиоведов. Полупоэт, полусоциалист, Леви проповедовал «хорошие новости» об оккультиме и «науке» магов. Для Леви оккультизм был своего рода аскетизмом, образом жизни, посредством которого возможно было обрести мысленную непобедимость, преодолевая собственные базовые страсти. Подобно пресловутому Алистеру Кроули (считавшему себя преемником Леви), Леви рассматривал магическую практику как ценный метод экспериментирования с психикой и ее изучения.

Фрагмент из пантакля видения Святого Иоанна в книге Леви «Le clef des grands mystères»

Он понимал магию так, что определенные операции являются фактически упражнениями души, предназначенными облегчить освобождение ума. В конечном счете, прогрессивное освобождение отдельны хлюдей вызовет облагораживание всего общества. Леви излагал эту утопическую идею в многочисленных тезисах, почти повсеместно его стали считать авторитетным автором сочинений на тему оккультных наук. Теолог Поль Карус с воем журнале «Открытый Двор» описывал его как «мечтателя, пророка визионера», в то время как Елена Блаватская в своем письме от 1881 года хвалила его как «ученейшего из каббалистов и оккультистов нашего века»...

 
Металлическая статуя пророка Даниила, набросок из «Le clef des grands mystères»

Однако Леви, подобно современным полемистам (все они вынуждены препираться с «просвещенными» и «благонамеренными» комментаторами) не был застрахован от нападений со стороны самопровозглашенных знатоков. Примечательно, что одним из его критиков был фольклорист Чарльз Годфри Леланд. Леланд, известный своим легкомысленным темпераментом и плюралистическим, низовым подходом к оккультным исследованиям, жаловался в своей книге «Цыганское колдовство и предсказания», что Леви «не имеет никоего веса как авторитет». Леланд, как нам известно, лично не знал Леви, однако он мог слышать что-то о личности Леви из уст его дурга, новелиста и парламентария лорда Эдварда Бульвер-Литтона. Традиция гласит, что когда-то Леви и Бульвер-Литтон общались, но точные детали их взаимоотношений еще предстоит тщательно выяснить.

 
 Портрет Эдварда Бульвер-Литтона

К счастью, иные подробности относительно политических взглядов и литературной карьеры Лечи вышли на счет благодаря, в частности, усердной работе д-ра Джулиана Штрубе. Поистине, пожалуй, это не простое совпадение, что Штрубе, как и эзотерик-новатор Иоганн Тритемий, закончил Гейдельбергский уриверситет. Его диссертация (опубликованная в 2016 году) раскрывает социалисткие и нео-католические истоки идей Леви. Мы имели общение со Штрубе с целью лучше понять те влияния, что стоят за политическими амбициями и духовные верованиями Леви.

«The Custodian»: Каково было ваше первое впечатление от произведений Леви? И поменялось ли ваше мнение спустя несколкьо лет?

Д-р Юлиан Штрубе: Мое мнение изменилось не сильно! Когда я выбрал тему дипломной работы на степень PhD,  то планировал, что посвящу Леви лишь одну главу. Я хотел проследить историю использования слова «оккультизм», как оно перешло из Франции в Германию и Великобританию, а Леви был широко известен как первый автор, использовавший это слово. Однако, когда я работал с его сочинениями, я все больше и больше удивлялся, даже сбивался с толку.

Я использую в свое работе подход, называемый «генеалогическим», а этоозначает, что я прокладываю путь назад во времени, начиная с современных исследований, а затем, в случае Леви, изучаю его оккультные сочинения начиная с позднейших и обращаясь ко все более и более ранним. В этом процесссе я конкретизирую исходный материал и пытаюсь понять, откуда автор взял свои идеи. Обычно историки начинают с ранних сочинений и следуют далее, заканчивая самой поздней работой. Поэтому, если вы обратитесь к исследованиям, посвященным Леви, вы заметите, что ученые начинают, скажем, со средневековой и ренессансной магии, а затем переходят к влиянию таких авторов, как Агриппа или Парацельс, которые всплывают на поверхность в сочинениях Леви.

Это одна из главных причин, почему вам рассказывают, что Леви был «rénovateur de l’occultisme»: люди даже не смотрели на современные источники его идей, а скорее впсывают его в длинную традицию магии и связанных с ней предметов. Конечно, это происходит главным образом по той причине, что его роль как автора, заново открывавшего древние доктрины, уже была заложена оккультными авторами после его смерти. Однако трудно сформировать критическое мнение по поводу таких рассказов, если вы уже имплицитно согласилиссь с тем, что идеи Леви были результатом древней традиции, а не 1830-х годов, не так ли?

Когда я приступил к изучению сочинений Леви, датированных ранее 1850-х годов, я был так очарован, что решил сфокусироваться на этом периоде в моей докторской работе. Читая его оккультные сочинения, я поначалу, если честно, не был расположен к ним в позитивной ключе. Всюду он говорит очень помпезно (практически все его современники, включая и близких друзей, находили весьма заметной его грандиозность). Изучая его работы 1840-х годов, я был поражен тем, что нашел в них многие из его более поздних идей, они находили свои корни в социалистическом радикализме! Постепенно смысл его оккультных писаний прояснялся для меня все больше и больше, когда я имел возможность наблюдать их в историческом контексте, когда  находил их фактические источники. Я нашел этот процесс крайне увлекательным.

 
Фронтиспис и титульная страница «Le clef des grands mystères»

C: Каким образом его книги впервые появились во Франции? Как изначально современники стали узнавать о его идеях?

J:  Полагаю, здесь мы говорим о его оккультных сочинениях. Влияние Леви в течение его жизни было весьма ограничено. У него был небольшой кружок учеников, он поддерживал контакт с некоторыми своими политическими товарищами. В 1850-х он был сохранял свою политическую активность, однако должен был соблюдать крайнюю осторожность по причине суровой цензуры после неудачной революции 1848 года. Уже во времена, когда он публиковал свои оккультные сочинения под псевдонимом Элифас Леви, он чуть не угодил в тюрьму уже в третий раз в жизни, так что после сего он ограничивал свою акктивность вплоть до амнистии в 1860-м году.

Современники встретили его новую личность как мага главным образом с неудоемением или смешками. Широкой публике он был известен как радикальный и несколько сумасшедший Аббат Констан, так что они не были слишком удивлены, в особенности по той причине, что многие социалисты стали магнетизерами, спиритуалистами и т.д. Социалисты и неортодоксальные католики, составлявшие его прежнее окружение, пережили горькое разделение из-за бедствия 1848 года, однако Леви объединился с некоторыми авторами, искавшими альтернативные пути личной и социальной трансформации. Книга «Dogme et rituel» была отмечена как посвященная магнетизму, однако с претензией на свое превосходство над теориями учеников Месмера и появлявшихся в то время спиритуалистов.

Немногочисленность тиражей, в которых выпускались его труды, свидетельствует о том, что он не вышел на сцену с большим успехом. Поначалу он публиковал эти идеи насчет магии в социалистическом журнале, под своим гражданским именем. Некоторые критики видели в нем просто очередного теоретика магнетизма с радикальной подоплекой. Были гораздо более влиятельные и знаменитые авторы, писавшие на те же темы, на которых Леви опрался, среди них дю Поте.  С течение времени он, правда, привлек значительную аудиторию, увлекшуюся его историческими рассказами и эклектикой. Тем не менее, он умер в бедности и оказался погребен в анонимной братской могиле, что подчеркивает его становление знаменитым лишь после смерти.

C: Мы говорили несколько месяцев назад о непрекращающейся популярности устаревших переводов «Dogme et rituel de la haute magie» А.Э.Уэйта. Как вы думааете, почему большинство работ Леви не переведено на английский?

J: Они довольно бессистемны и содержат повторения. Об этом часто говорят, в частности говорил и Уэйт, что прочтения стоят «Dogme et rituel», «Histoire» и, возможно, «La clef des grands mystères». Это не совсем правда, поскольку в его более поздних работах есть примечательное развитие определенных его концепций. Но они разросаны по всем книгам. Леви также копирал длинные отрывки из своих ранних социалистических произведений, которые остались незамеченными. Мне было бы гораздо интереснее перевести некоторые из них, например «La Mère de Dieu», «Le livre des larmes» или «La Bible de la liberté», из-за которых он впервые угодил у тюрьму. Интерес к тем сочинениям был чрезвычайно невысок, и я думаю, также по причине того, что люди главным образом восприняли рассказы оккультистов более позднего времени, только в 1850-е он «увидел свет». Честно говоря, я нахожу его ранние работы гораздо более интересными. Кто знает, возможно люди в будущем тоже заинтересуются ими.
 

 Символ Соломона из «Dogme et rituel de la haute magie» Леви

C: Касательно магического мировоззрения Леви, в «Aeon» и какой-то еще работе вы писали, что Леви, в сущности, хотел создать аристократическое общество, в котором просвещенные экклезиархи временно служили бы в качестве великодушных правителей, содействуя (в отличие от легендарных розенкрейцеров) самоинициации своих все еще не осознанных подданных. В то же время, вы отметили, что Леви видел себя как революционера и радикала; «наследником» «еретических» традиций, ведущих свое происхождение от Апостола Иоанна, избегавшего традиционного католицизма (т.е. католицизма, как понимают его «массы»). Не могли бы вы поведать нам чуть более относительно того, как удавалось Леви примирять свои социалистические наклонности, католическую веру и абсолютистские идеи?

J: Если кратко, то это были стандартные для июльских монархических социалистов понятия. Сен-симонианцы, фурьеристы и неоднородная стая иных представителей этих взглядов желали того же. Более точно было бы говорить здесь о меритократии, а не аристократии (девиз сен-симонианцев: «каждому по способностям, каждой способности – по ее трудам»). Если вы посмотрите на историю социализма с этого угла, тогда вы сможете то же сказать даже о марксистских представлениях. Какая задача ставилась перед диктатурой пролетариата? Подумайте о ленинском авангарде. Это более поздние разработки тех видов социализма, которые распространял Леви (не него главным образом влиял фурьеризм).

Еще один значимый источник влияния – так называемый «нео-католицизм», это реформистское течение главным образом молодых, энергичных католиков, некоторые из которых, включая и их лидера Ламенне, превратились в социалистов.

Для молодых радикалов, которые были социализированы (игра слов) в 1830е и 1840е идеи Ламенне, Фурье, Сен-Симона были частью одного и того же движения. Тому способствовали романтические писатели, такие как Жорж Санд, оказавший основное влияние на молодого Констана. Понимаете, некоторые более поздние читатели оккультных работ Леви говорили, что после 1848 года он совершил политический разворот обратвшись к католической иерархии, абсолютизму и т.д. Ярким примером является его почтение к ультра-католическому традиционалисту Жозефу де Местру. Проблема заключается в том, что июльские монархические социалисты поклонялись де Местру, и, конечно же, аббат Констат относился к нему так же. Это те же самые элементы, которые позднейшие наблюдатели рассматривали как наиболее радикальные разрывы в его мысли, которые можно найти в его ранних сочинениях!

Если вам известен этот контекст, в таком случае нет необходимости примирять социалистические наклонности, католическую веру и абсолютистские идеи. Они являлись частью одной и той же идеологии. Молодой Констан писал, практически на каждой странице его авторства, ссылаясь на собственное кредо как на нео-католический коммунизм.
 

Изображение карты Таро «Колесница», на которой представлен завоевывающий маг-король. Из «Dogme et rituel de la haute magie»

C: Каково было мнение Леви относительно Игнатия Лойолы и иезуитах? Рассматривал ли он их как образец совершенства идеального иерарха-оккультиста?

J: Взаимоотношения Леви с Церквью были... сложными. Он неоднократно менял свое публичное отношение к ней, в зависимости от неустойчивой ситуации. Соответственно, иезуитоы либо хвалили его, либо злобно осуждали. В его поздних работах вы можете даже найти диаметрально противоположные позиции. Главное убеждение Леви заключалось в том, что он представлял истинный католицизм как идентичный социализму, также это знание было неведомо массам – оно было оккультным.

Он разработал концепцию о цепи посвященных или иерофантов, несших это знание чрез века, о чем писал еще в самой ранней своей радикальной работе 1841 года. Почти в 1845 году эта концепция была почти что полностью развита. Иногда иезуиты были частью этой традиции, иногда – нет. Однако дело не в этом, поскольку Леви просто продолжал разрабатывать по-настоящему яркую концепцию. Если вы желаете узнать по детали данной концепции, прочитайте мою статью о «Бафомете», которую я написал для октрытого журнала «Correspondences».

 
Бафомет из «Dogme et rituel de la haute magie»

C: Что нам известно о взаимоотношении Леви с его детьми? Испытывали ли они интерес к его работе?

J: Его личная жизнь – это трагическая история, главным образом связанная, видимо, с его личными недостатками. Одним из них была приычка заводить детей с женщинами, с которыми, как он считал, он имел платонические отношения. По словам Поля Шарорнака, он поздно примирился со своим сыном. Но их переписка была утеряна, поэтому мы можем только полагаться на утверждение биографа, который изо всех сил старался изобразить Леви в наиболее благоприятном свете даже при самых неблагоприятных обстоятельствах.

C: Известно, что Леви и Эдвард Бульвер-Литтон переписывались, и ученые предположили, что Литтон принимал участие и был свидетелем одной из эвокаций духов, совершаемых Леви. Вы сталкивались с чем-либо в работах Леви, что бы проливало свет на их взаимоотношения?

J: Я не нашел никаких доказательств, подтверждающих, что Бульвер-Литтон действительно участвовал в той знаменитой эвокации. Однако я считаю, что это возможно. Каждый, знающий что-то о Бульвер-Литтоне, способен представить, что он не мог бы пропустить магическую церемонию в исполнении таинственного французского каббалиста. В любом случае, его мнениео Леви, кажется, было было не столь высоким, как его расценивают авторы. В «Странной Истории» очень британское примечание гласит, что «Учение и ритуал» Леви «менее примечательно своим учением, чем искренней верой ученого нашей современности». Это звучит не очень лестно.

Гении Среды и Четверга, изображение из «Le clef des grands mystères»

C: Теперь, основываясь на прочтении Леви, считаете ли вы, что его пренебрежительное отношение к церемониальной магии и мистицзму можно отнести на счет его озабоченности разработкой и продвижением «рационалистической» теории всх вещей?

J: Определенно, в этом есть смысл. Подобно другим социалистам и нео-католикам, аббат Констан был одержим тем, чтобы подчеркнуть свой тщательный рационализм уже в 1840-х. Однако я хочу сказать, что главной причиной с 1850-х годов был спиритуализм. Леви действительно презирал спиритуализм. Он рассматривал его как шарлатанство, суеверие и ересь (в дурном смысле этого слова). Помимо этого, он видел реальную опасность в практике церемониальной магии. В конце концов, он был обученным богословом.

 
Фрагмент ключа к таинствам из «Le clef des grands mystères»

C: Что, как вы считаете, было величайшим вкладом Леви в западный эзотеризм? Почему вы считаете, что ученым, изучающим магическую литературу, важно не игнорировать его политические цели?

J: Леви был крайне творческим синтезатором, поглотившим наиболее радикальные мысли своего времени и обратившим их в яркую мозаику, чьи расхождения привлекли аудиторию по самым различным причинам. Я считаю, что, даже не ведая фактического исторического контекста его трудов, вы можете почувствовать, что у него имеются некоторые действительно экстремальные идеи, лежащие в основе его оккультизма. Есть лишь несколько людей, настолько неординарных, его эпохи. В конце концов, именно поэтому я написал об этом контексте больше, чем о самом Леви.

Обратившись к этому контексту, вы можете составить собственное радикального понимание (надеюсь, так и будет после прочтения моей работы) относительно оккультизма Леви: а именно то, что он не являлся результатом какой-то неясной, подпольной, древней традиции. Он вышел непосредственно из реформистскикх движений, которые в общем историческом повествовании едва ли возможно для читателя связать с оккультизмом! Я бы сказал, что это имеет некоторые весьма глубокие последствия для того, как будут складываться дальнейшие исследования оккультизма, а также и история социализма, католицизма, религии, секуляризации, модернизации! Я считаю, есть целый ряд веских причин уделять больше внимания историческому контексту, в котором основатель оккультизма и один из важнейших современных авторов трудов по магии, развивал свои идеи.

источник "The Thinker's Garden",

перевод © Eric Midnight для Teurgia.Org, 2018 год