Алексей Толстой и спиритизм

Искать потустороннего освящения жизни, иного, кроме реалистического, истолкования многих психофизических явлений, не говоря уже об отвлеченных вопросах бытия — является как бы необходимостью для каждого художественно развитого и мыслящего человека.

Индивид, грубо и машинально выполняющей те функции, которые навязаны ему высшей функцией природы —жизнью, не пытающийся анализировать каждое разветвление нашего я, нашей воли — тот найдет всегда удовлетворяющее его, грубо сколоченное, объяснение жизненной цели. Иное, как мы сейчас сказали, происходите у натур тонко чувствующих с болезненно развитой душой.

Мистицизм, во всех его видах — вот удел таких натур; мистицизм, часто доходящий до крайности. Не будем упоминать Вл. Соловьева — кому неизвестно его путешествие к пирамидам, на свидание с какой-то „розовой дамой". Исторически проверен мистический фатализм Лермонтова; группа поэтов писателей современности, наиболее даровитая, все во власти мистицизма... Нет, даже такие реалисты, как Достоевский, этому, казалось бы, можно было пойти только по религиозному пути — и те склоняются к признанию какой-то иной жизни и способу общения с ней — спиритизму.

В 70-х годах прошлого столетии, когда в Петербурге развилась страсть к спиритическим сеансам, в связи с широким развитием спиритизма за границей. Достоевский ужасно был недоволен этим увлечением и в статьях, как и в частной жизни, страшно восставал против него и боролся всеми силами. „Борьба" со спиритизмом, принявшая такие уродливые формы как, например организация особой ученой, во главе с Менделеевым комиссии для разъяснения спиритизма принимала все более и более ожесточенный характер. Но что-же делал Достоевский? Он уже шел на капитуляцию.

В Январе 1876 года он писал в своем „Дневнике":

„Кричать друг на друга, позорить и изгонять друг друга за спиритизм из общества,— это, по-моему, значит лишь, укреплять и распространить идею спиритизма в самом дурном его смысле"...

А в Апреле того-же года, в том же дневнике читаем; Я был еще в февраль на спиритическом сеансе с „настоящим" медиумом сеанс, который произвел на меня довольно сильное впечатление.

Комментарий к такой психологической перемене, конечно, излишни; наша мысль о непременности искания потустороннего мира всякой сознательной личностью достаточно подчеркнута.

Но еще более она будет ясна, если мы обратимся к переживаниям такого, сказал бы я, мистически живущего писателя как Алексей Толстой.

Увлечение Ал. Толстого спиритизмом по справедливости можно назвать одним из самых сильных увлечений этого гуманного человека, всегда лирически настроенного.

Вся душа его, все мысли и переживания сконцентрированы в его теплых и дорогих для каждого художника письмах к С. А. Миллер, ставшей позднее его супругой...
Все, что только переживал Ал. Конст. все это подробно и любовно писал он „Софе" и если мы просмотрим его письма, то в целом ряде их, за 24-х летний промежуток, то там, то здесь попадаются интересные для нас данные.

Еще молодой, всего 34 года он пишет: „Я почти убежден, что два человека, которые бы молились в одно время с одинаковой сильной верой друг за друга, могли бы сообщаться между собой, без всякой помощи материальной и вопреки отдаленно". От этого положения, конечно, нужно было идти к более обязательным выводам к более конкретным представлениям о влиянии через расстояние и общениях с над существующим миром — и вот через год, 13 июня 1853 года, Ал. Толстой пишет:
В душах нет неподвижности, они всегда в движении; когда две души ищут одна другую. Их движения должны слиться"...

Через год, в сентябре месяце не ограничиваясь только письмами, А. К. пересылает невесте несколько книг спиритического содержания.
С этой почтой я посылаю тебе мистические книги и философическая — например:

1. О духах и их манифестациях Мюрвилля.

2. О жизни души после смерти.

Из всех этих книг, книга Мюрвилля мне кажется всех лучше... Я себе добыл другой экземпляр Мюрвилля и читаю его. Я очень рекомендую тебе эту книгу...

Немного позже, А. К. возвращается в другом письме к интересующей его теме, в частности к той-же книжке Мюрвилля и высказывает следующую мысль:
Я не могу согласиться с Мюрвиллем насчет некоторых единичных фактов... Но я не могу не быть совершенно с ним согласен в том, что он находит не добросовестного и нелогичного в школе натурализма, которая опровергает духов, потому, что она их не видала, и которая отказывается проверить возможность их существования только оттого, что она в своей мудрости решила, что они не существуют...

Проходит несколько лет; мысль о спиритизме не покидает Алексея Толстого и вот в 1860 году в одном из лондонских писем он описывает свои впечатления:
Два часа ночи. Я только-что вернулся от Юма, и несмотря на боль, которую мне причиняет наша разлука, я не жалею о моем путешествии в Лондон, так как (курсов самого Толстого) Сеанс был поразительный.

Нас было: Я, Боткин, жена Юма, Г-жа Миллер Гибсон (жена cabinet minister), одна дама—компаньонка и потом Штейн-бок. Прежде всего были явления, которые тебе не известны. После этого продолжали в полутемной; вся мебель задвигалась, передвинулась; один стол, стал на другой, диван стал посреди комнаты, колокольчики гуляли по всей комнате и звонили в воздухе и т. д. Потом произвели полную темноту. Фортепиано заиграло само собой, браслет был снят с руки Гибсон и упал на стол, испуская Лучи света (курсив Толстого). Юм был поднят на воздух и я щупали его ноги, пока он летал над нашими головами. Руки обняли мои колени и брали мои руки, и когда я хотел задержать одну, сна растаяла.

На столе лежали карандаши и бумага; один лист бумаги сунулся сами мне в руку, и азбука сказала, что я должен передать ею Юму, на нем было написано: „Любите ее всегда. Н. Кролль". Почерк был совершенно схожи с почерками матери Юм и мы его сравнивали с ее письмами. Очень слабый голос послышался во время игры на фортепиано. Стуки сильный, точно удары молотка послышались в стола под руками у Боткина. Подушка упала мне на голову. Что меня всего больше убедило, если бы я не верил это руки, которые я чувствовал, которые жали мои руки, хлопали по моими руками и которые растаяли, когда я хотел их уловить. Холодный ветер дул очень чувствительно вокруг нас, мы почувствовали ароматы—и у Юма после сеанса руки горели и слезы лились из глаз. Жена его и он постоянно видели звезду на одном из стульев, но я не видел ее.

Через три, четыре месяца Алексей Толстой снова был на спиритическом сеансе, на этот раз в Париже, и с таким же восторгом сообщает о нем.

Париж, 17 Ноября.

Я только что вернулся от К-ни Бутера, у которой по ее просьбе, устроили вечер с Дю-Потэ. Сеанс был великолепный и не оставляющий мне никаких более сомнений, на счет публичных сеансов которые мы вместе видели.

Увлечение спиритизмом дошло у А. Толстого до такой степени, что в этом же письме он пишет:

„Я думаю, я откажусь от поездки в Голландию, чтобы остаться для сеанса Squire, который меня приглашает. Ты понимаешь, подобные случаи редко встречаются, a Голландия останется на том же месте—всегда".

Алексей Толстой становится ярым поклонником теории „другого мира". В дальнейших письмах это часто проскальзывает».

В Июне 1864 года он пишет:

„Сейчас я вернулся от Елены Павловны. Там я сцепился с доктором Зегеном о том, что есть явления, которых объяснить известными законами нельзя".

За год до смерти он сообщает в одном из писем к жене: „Тургенев— настоящая находка для Д. Ц., так-как они очень охотно приняли наше приглашение присутствования при спиритическом сеансе, который у нас будет, как только мы устроимся окончательно. Надо тебе сказать, что здесь есть, черт его знает, какой-то Фирман—американец который вызывает духов видимых и говорящих без всяких приготовлений и где хотят".

И в творчестве Ал. Т. это увлечение вылилось в объективные формы. Вот что он пишет 11 июня 1861 года о своей статье из „Дон Жуана"

„Эта статья не есть ни изваяние каменное, ни дух командора. Это астральная сила, исполнительная сила, служащая одинаково добру и злу и нейтрализованная двумя противоречивыми волями сатаны и ангелов—мысль каббалистическая, встречающаяся во всех герметических сочинениях и повторяющаяся в наше время невидимо — в всяком действии нашей воли и видимо—во всех опытах магнетизма или магии"... к этому можно было прибавить еще много выписок из писем А. Толстого, но полагаю и приведенных достаточно для подтверждения основной нашей мысли о поисках художественно-чувствующего человека иного, не нашего мира, явления которого могли бы объяснить и дать возможность постичь явления нашей ежедневности.

Статья из журнала "Изида" № 10. Июль, 1910 г

Материал подготовлен коллективом Teurgia.Org