Лепта цивилизации

О графологии

Часто повторяется известная мысль, что идеи носятся по воздуху и их одновременно могут схватить несколько человек.

Если это правда, то как просто, как красиво объясняется факт внезапных исторических поворотов, массовых увлечений той или иной наукой, тем или иным течением мысли.

Крестовые походы, увлечение античностью в века Возрождения, романтизм, революционные движения, (я чуть не сказала «поветрия»), почему все эти явления распространяются каждое в свое время с властной силой эпидемии. Именно слово «поветрие» приходит невольно на ум, и задаешь себе вопрос, нет ли особой «бациллы романтизма»- или «вибриона революции», обладавшего не телами, а умами?

Нет, все объясняется гораздо лучше картинной метаферей «идеи носятся по воздуху». И в наше время земля попала, вероятно, в полосу оккультных идей; как падающие звезды летом начинают чертить по небу огненные дуги своих путей, а потом ближе к осени загораются все чаше и чаше, так и человечество теперь схватывает все сильнее, разжигает все ярче те искры небесного Mиpa, те звезды неведомых тайн, которые; начали кружиться над нашими умами и летели в атмосферу нашей земли, как посланницы другого, забытого, но чарующего мира.

Много веков, даже тысячелетий тому назад человечество уже прошло через эту полосу, «падающих звезд», оставалось в ней гораздо дольше, зашло гораздо глубже, чем теперь; я говорю о тех временах, которых остались безмолвными свидетелями вековые камни пирамид и недвижный сфинкс, глядящий в бездну междузвездного пространства. Но время прошло, идеи улетели, человечество забыло...

Где-то, на священных горах, ближе к небу и дальше от земли, несколько людей еще помнило и хранило вековую традицию, но молодая Европа, деятельная, практичная, жизнерадостная смотрела с пренебрежением на тихое созерцанье старца Востока, и ей не приходило в голову, что под его молчаливой улыбкой кроется великая тайна. Изредка избранные люди чувствовали странное влечение туда; у кого-то вырвалось восклицание: «ex Oriente Lux!» Пико Делла Мирандола среди опьянения жизни, среди веселого хора, где Овидий и Аристофан подавали руку итальянским кондотьерам, Пико Делло Мирандола задумчиво остановился и уставил пытливые взоры в то далекое сияние, которое вырывалось из тайников востока. Современники его влюблялись в жизнерадостность античного мира, он же робко постучался в двери его храмов, но храмы опустели, жрецы разбежались. Быть может, изредка душа древнего посвященного возвращалась на землю, ее не понимали, и она оставалась одинокой!

Что же в наше время сделалось с человечеством, отчего же в наше время все взоры обращаются к востоку, у всех в тайниках сердца встает мысль: «там—истина; там—свет!» Или снова земля попала в ту полосу, когда искание мировой гармонии стало преобладающей идеей в сонме звезд, падающих из потустороннего мира?

Являемся ли мы, вернее, являются ли западно-европейцы (ведь нас, русских, давно уже отнесли, к мистическим созерцательным народам востока) профанами и чужими людьми в святынях мистической мысли? Принесли они с собой что-нибудь в древнюю сокровищницу мира или берут, да берут из нее драгоценности духа, не внося ничего взамен?

Нет, Европейская мысль, мысль цивилизованного человека внесла туда нечто такое, что было еще чуждо древности и едва намечалось ею в зачаточной форме, нечто присущее именно той цивилизации, которая так забивает дух, так отрицает его, а именно графологию.

В самом деле, могла ли развиваться графология в той стране, где вся наука высказалась на гранит стене или доверялась скрижалям человеческой памяти? Могла ли индивидуальность проявляться в почерке, когда писать еще не умели? Очевидно, графология плод новейшего времени и в иерархии оккультных наук она является самой молодой. Природа вместе с первым человеком от-чеканила подпись свою на его ладонях, и сам того, часто не подозревая, каждый носит всюду с собой обличительные штрихи этой подписи; читать их люди научились в незапамятные времена; но понадобилось много тысячелетий, чтобы человек научился подписываться сам; теперь же, когда плодом цивилизации,—графология, начинает предъявлять права свои на жизнь, ее собственная мать отрицает свое детище и отбрасывает ее с кличкой самозванки, шутницы, недостойной стать в ряды полноправных наук.

Правда, что она еще не опирается на безошибочные данные; из всего имеющегося материала можно делать выводы, можно строить, но нельзя доказывать и в этом слабое место нашей науки; опыт недоступен ей пока, и потому то столько культурных и ученых людей отрицают ее значенье и серьезность. Но я говорю „недоступен пока', т. к глубоко верю, что и графология со временем будет поставлена в точные рамки эмпиризма, как все, что господа ученые отрицали, ставя доказательства выше чутья Мы, конечно, соглашаемся, что этим способом подвигаются медленно, но верно и не рискуют впасть в грубые ошибки и лабиринт, где часто заблуждается , чутье; да, но в то же время отказываются от возможности внезапных порывов, неудержимых полетов, которые часто одним взмахом крыльев опережают на много веков работу медленной критической мысли.

Конечно, нельзя на войне, чтобы армия двигалась наугад, не зная, где неприятель для этого нужны разведчики, легко передвигающиеся, быстрые, чутьем угадывающие тропинки среди неизвестного леса, где заблудилась бы армия. Погибнет их много, и имена их забудутся; все равно, дорога найдена, армия прошла. Пусть так мы люди чутья, мы разведчики мы бросились в рассыпную по неизвестной местности и прокладываем путь другому, победоносному богатырю—науке. Она закрепит наше дело, она признает своей сестрою еще одну из многих граней лучистого, тысячегранного алмаза оккультной мысли—графологию.

Постараемся теперь дать несколько общих графологических указаний на основании наиболее характерных примеров.

Подробно вдаваться в это, мы не хотим и отсылаемы читателя, желающего, заняться графологией к книгам Морген Штерна, Ломброзо, Крепье Жамен и т. д.

Масса примеров, даваемых ими лучше всякой теории показывает, как надо искать путь в этом направлении.

Мы пока ограничимся общей схемой рассуждений. Вот, перед нами, лежит почерк № 1, который нужно анализировать.

Раньше всего постараемся схватить его общий характеры, подобно тому, как художник сперва намечает главные черты, a затем постепенно переходить к подробностям от более крупных к более мелким: пусть это будет и нашим руководящим принципом. Общие характеры почерка определяется направлением строки, высотою и наклоном буквы, нажимами. Подробности нам дадут отдельные буквы, росчерки, точки, даже чернильные пятна.

В почерк № 1 раньше всего следует обратить внимание на прямое направление строк и ровные нажимы при некоторой торопливости и общем движении вперед всех отдельных частей.

Торопливость, сдерживаемая энергией (ровные нажимы) дает деятельного человека, умеющего управлять своими силами. Прямое направление строк говорит нам о спокойствии, но, всматриваясь, мы замечаем, что некоторые буквы как бы оторваны или вырваны из общего течения и смотрят в разные стороны.

Почерк № 2 еще немного колеблется, он не вполне нашел себя, он даже может поддаться чужому влиянию; это мы видим не вообщем строении, а в отдельном, прописном Б; эта буква с игриво поднятым титлом как буд-то, ждет еще окончательного, отпечатка его воли. Вместе с тем, в очертаниях Некоторых других, напр., в характерном загибе назад штриха над есть и стремление к красоте и к эстетизму в, большей мере чем в № 1. Совершенно ошибочно было бы думать, что об эстетизме говорит красивый почерк; иногда таковой бывает холодным и бессодержательным, а некрасивый, страстный почерк, как у Лермонтова, например, в полон характерного стремления к красоте и к изяществу.

Переходя теперь к отдельным буквам этих почерков, обратим внимание в том и в другом на разницу «о» «и». И там и тут эти буквы закрыты, «т» знак скрытности, но в № 1-ом все «о», «р» с петелькой на верху, и «а» в некоторых случаях написаны, как буква «е» с палочкой рядом, значит. № 1-ый выработал в себе скрытность, тогда как , № 2-ой, у которого эти буквы совсем закрыты по природе необщителен. Вспоминая все сказанное выше о самообладании N 1-ого мы можем заключить, что это характер человека, много работавшего над собой и сильно изменившего свои природные данные. Вдаваясь глубже в анализ, его можно определить. что, бы ставило его работать над собой, были ли это внешние события или внутренние пульсы, но эти стороны анализа, как более детальные, мы оставим и обратимся к другому характерному типу почерка мелкому, отрывистому, где все буквы, стоят порознь и написаны тонкими штрихами, точно самым кончиком пера. Это почерк научный (см. № 3 и 4).

Анализировать мы их не будем и только отметим точность и сухость № 3-ьего в сравнении с изящными штрихами, со сдержанным порывом, который проскальзывает в 4-ом. В одном знание, преклонение пере опытом: в другом воображение, чуткость, но оба люди науки и мысли.

Пусть читатель постарается сам вдуматься в эти два столь различные типа ученых; мы для облегчения скажем только, что один естествоиспытатель, а другой выдающийся поэт —мыслитель, подчиняющий полет воображения строгим и верным рамкам научной критики.

Примеров давать мы больше не будем и ограничимся несколькими общими указаниями о наклоне почерка мы еще ничего не говорили, но здесь опять лучше всего взять две крайности чрезвычайно наклоненный вправо (впредь) почерк 1 указывает на чувствительность: в соединении с нервными штрихами, рассмотренными выше, он увеличивает их значение, изобличает крайне впечатлительных и нервных людей: такой почерк часто бывает у актрис базирующих свой талант на силе чувства: иногда у мечтательных и сантиментальных барышень. Если притом почерк неразборчив, можно сказать, что у его обладателя лживый или склонный к интригам характер.

Обращенный влево (назад) почерк бывает у людей очень скрытных или умеющих маскировать свое настоящее «я» до неузнаваемости. Если тот же почерк не обнаруживает никаких особенно глубоких или сильных сторон душевный жизни, то можно смело предположить, что обладатель его просто позер.

Заходить дальше в эту область мы не будем: не будем также касаться признаков отдельных букв: все, что можно сказать по этому поводу еще менее обосновано, чем общий характер почерка и находит свое оправдание только в наблюдениях. Можно утверждать, что такому-то штриху, соответствует также то душевное движение, но почему, а это еще нет ответа.

В заключение повторим то, что было сказано вначале; мы считаем себя только разведчиками в неизвестной местности, мы не боимся ошибок и заблуждений, т. е твердо верим и знаем, что в конце концов из них блеснет-таки истина и озарит наш путь, и при свете ее исследуемая местность предстанет пред нами еще обширнее, еще привлекательнее, чем мы думали, бродя во тьме.

H.Башмакова.
Статья из журнала «Изида» № 4. Январь, 1911 г.
Материал подготовлен коллективом портала Teurgia.Org