Фауст и Агриппа в повести В. Брюсова "Огненный Ангел":

Два образа магии

Введение в проблему: Дважды об одном?

Повесть «Огненный ангел» обдумывалась и писалась Валерием Яковлевичем Брюсовым с 1897 по 1908 год, став компендиумом философских идей, опыта, эстетических установок автора. И хотя литература об этом тексте довольно обширна, повесть содержит множество неразгаданных тайн.

Одна из нерешенных проблем – соседство в повести двух знамаенитых магов эпохи Возрождения, Генриха Корнелия Агриппы из Неттесгейма (1486-1535) и Иоганна (который в действительности был, очевидно, Георгом или Йоргом) Фауста (конец XV – ок. 30-х годов XVI века). Персонажи похожи – знаменитые маги и волшебники, вокруг которых быстро возникали легенды. Причем фантастические истории о них находились в постоянном взаимодействии, влияя друг на друга¹. Оба персонажа ассоциировались с опасными интеллектуальными исканиями. Таким образом, в европейском сознании оба мага взаимозаменяемы. А значит, появление их в одном тексте может показаться абсурдным и непонятным повтором одного образа.

Данную аномалию подметил Б. Пуришев². Ему, как специалисту по немецкой литературе и ученику Брюсова, плохая совместимость в одном тексте Фауста и Агрипп должна была сразу броситься в глаза: «Агриппа в гораздо большей мере, чем исторический Фауст, имел право стать героем великой фаустовской легенды»³. Пуришев видит два основания для включения Фауста в текст: 1) для усиления «местного колорита», который Брюсов всеми силами пытается выпячивать: история о Фаусте – немецкая легенда XVI века; 2) Фауст ассоциируется с дерзновениями человека эпохи Ренессанса⁴.

Второе основание, конечно, никак не объясняет присутствия в повести Агриппы. Остается непонятным, зачем автору понадобилось вводить в текст подобных друг другу персонажей.

Первое свое утверждение Пуришев доказывает тем, что Фауст Брюсова выписан по первой книге с легендой, по Иоганну Шпису⁵, а не по Иоганну Вольфгангу фон Гете⁶. То есть в повести фигурирует не современный литературный Фауст, а старый, аутентичный. И потому его нельзя рассматривать вполне как персонаж устоявшейся, «канонической» легенды, напоминающей легенду об Агриппе.

Г.Якушева анализирует «Огненного ангела», исходя из упомянутой статьи Пуришева. Но проблему соседства Фауста и Агриппы она игнорирует, рассматривая этих персонажей как, фактически, единое целое, один образ⁷. И это очень показательный, красноречивый факт, демонстрирующий нерешенность проблемы, непонимание замысла Брюсова.

Диалог Фауста и Агриппы

Попробуем найти решение в тексте «Огненного ангела». Если отвлечься от распространенной идеи взаимозаменяемости Фауста и Агриппы, то несложно заметить – Брюсов их сравнивает, он заставляет их вести диалог. И этот диалог выражен как открыто, в самих словах участников, так и скрыто, действуя или появляясь в тексте повести различными способами.

Встреча. Обстоятельства знакомства главаного героя повести, Рупрехта, с Фаустом и с Агриппой прямо противоположны.

К Агриппе, в другой город (из Кельна в Бонн), Рупрех отправляется сам, по собственному почину: магические опыты главного героя не принесли желаемых результатов, и потому потребовалась консультация специалиста. Агриппу же Рупрехт считал величайшим авторитетом в магии. Были колебания, робость перед предполагаемым величием мудреца:

«…писатель, сочинение которого о магии было для меня самой ценной находкой среди всего собранного мною книжного богатства и который дал мне наконец ариаднину нить, Выведшую меня из лабиринта формул, имен и непонятных афоризмов, - доктор, Агриппа из Неттесгейма… Казалось мне дерзким личными своими делами встревожить работу или отдых мудреца…»

Однако жажда знаний оказывается сильнее сомнений. И Рупрехт, преодолев колебания, отправляется к Агриппе, заручившись рекомендательным письмом.

Фауст и Мефистофель находят Рупрехта как бы случайно, на улице, и заводят с ним знакомство, обращаясь с просьбой показать город (Кельн). Такая простота в обращении не может не показаться странной. И Рупрехт реагирует на нее достаточно резко:

«- Простите, любезные господа, но меня удивляет, что вы обращаетесь с такими просьбами к человеку, который вас не знает и у которого могут быть более важные дела, чем водить по городу двух приезжих».

Между тем Фауст и Мефистофель легко убеждают Рупрехта быть их проводником. И эта легкость в обращении и достижении целей прямо противоположна трудностям, которые главному герою понадобилось преодолеть для встречи с Агриппой.

Волхвы. Встретившись с Агриппой, Рупрехт прямо и открыто переходит к сути мучивших его проблем. Он просит великого мага прояснить некоторые вопросы оперативной, то есть практической, магии. Агриппа заявляет – истинные маги пророчили о Христе. Адепт особо подчеркивает, что его цель – знания, а не практика: «…дабы любознательный ум мог проследить все отрасли этой науки, но никогда никого не приглашал я пускаться в темные и не заслуживающие одобрения опыты гоетийи».

И в данном случае следует прямой ответ Фауста и Мефистофеля относительно волхвов, поклонившихся Христу. Само введение этого мотива Брюсовым и в котокий нарратив об Агриппе, и в короткий нарратив о Фаусте, в совокупности с его неважностью и эпизодичностью в случае с Фаустом, может свидетельствовать о сознательном желании автора подчеркнуть наличие диалога между двумя магами. Ведь оба они высказываются на одну тему, которая не так уж и важна в «Огненном ангеле».

Итак, Фауст, увидев место хранения останков волхвов, Кельнский собор, заметил: «Добрые люди, не сбились ли вы немного с пути, заехав сюда, вместо того чтобы попасть в Вифлеем палестинский!» Это выглядит как намек на ошибочность их действий. И Мефистофель уточняет этот момент, указывая на жизненную неудачу волхвов и на сомнительность обретенного ими знания:

«- Бедные Мельхиор, Балтазар и Каспар, не очень-то вы были удачливы! При жизни крестил вас апостол Фома, который и сам в Иисуса Христа плохо верил, а по смерти положили вас на покой во храме, который сам покоя не ведает!⁸»

Таким образом, получается, Агриппа видит в волхвах идеал, в то время, как Фауст высмеивает их.

Теория и практика. В первом ответе на первый вопрос Рупрехта Агриппа особо настаивает, что за фокусами, которые обычно связываются с практической магией, лучше отправляться к шарлатанам. Цель истинного мага – чистые, не запачканные их применением в корыстных целях сокровенные знания, «…дабы любознательный ум мог проследить все отрасли этой науки».

Фауст и служащий ему демон как бы спорят с великим адептом практикой, действиями. В трактире, в городе Кельне, в самом начале весны, Мефистофель проделывает фокус с появлением винограда. Потом он же проглатывает слугу хозяина гостиницы в городе Евскирхен⁹ при большом количестве зрителей. И, наконец, Фауст и Мефистофель вызывают Елену Прекрасную (Спартанскую, Троянскую, Греческую) по просьбе графа Адальберта фон Веллен в его замке. То есть Фауст и Мефистофель отвечают «фокусами» на гневные филиппики Агриппы против фокусов.

Два образа магии. Апофеозом противопоставления двух магов является разговор Рупрехта с Фаустом об Агриппе. Таким образом в споре ставятся все точки над «и», когда намеки и полутона уже не нужны. Агриппа и Фауст противопоставляются открыто, со всей очевидностью.

Рупрехт, прознав об интересе своего нового знакомого, Фауста, к магии, рассказывает ему о своей поездке к великому адепту. Фауст выслушивает историю с любопытством и высказывает свое авторитетное мнение:

«- Я читал сочинения Агриппы, и он мне представляется человеком очень трудолюбивым, но не одаренным. Магией он занимается так же, как историей или какой другой наукой. Это то же, как если бы человек усидчивостью думал достичь совершенства Гомера и глубокомыслия Платона. Все сочинения Агриппы основаны не на опыте магическом, который один открывает дверь к этой науке, а на добросовестном изучении разных книг, - не более».

Потом в разговор вступает Мефистофель. Он доводит мысль Фауста до логического завершения, делая независимое заключение третьего лица:

«- Сколько бы ни потели вы, господа, над формулами и сколько бы ни упражнялись в магическом опыте, все равно уловите вы в свои сети только какую-нибудь жалкую тварь из бесовского мира, ради которой и трудиться не стоило».

Таким образом, здесь Брюсов противопоставляет теоретическое книжное знание, которое представлено Агриппой, Практическому опытному знанию Фауста.

Истолкование образов Агриппы и Фауста в повести В.Брюсова «Огненный ангел» традиционно зависело от общепринятого поверхностного восприятия этих двух персонажей в европейском сознании. Между тем внимательное прочтение текста демонстрирует нарочитое, подчеркнутое противопоставление двух магов. Для Брюсова каждый из них представляет один из двух типов магии.

Агриппа – мудрец, теоретик, который не опускается до получения практической выгоды из своих знаний. Он носитель вечных, религиозных истин, достижение которых – плод учения, результат устремлений.

Фауст – пассивный получатель благ. Он практик, использующий магию для достижения своих реальных, земных целей.

г. Иерусалим

Примечания:

1.    Литература по этому вопросу довольно обширна. См., например, относительно новую статью: Zambelli Paola. Cornelius Agrippa, ein kritischer Magus // Die okkulten Wissenschaften in der Renaissance / Ed. by August Buck. Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1992; рассматривается данная проблема и в классической биографии Агриппы: Nauert Charles. G. Jr. Agrippa and the Crisis of Renaissance Thought. Urbana: University of Illinois Press, 1965. P. 1-2, 195, 226, 328, 330-331.
2.    Пуришев Б. Брюсов и немецкая культура XVI века // Брюсов В. Собр. соч. В 7 тт. Т. 4. М.: Художественная литература, 1974.
3.    Там же. С. 340.
4.    Там же. С. 339.
5.    Иоганн Шпис переводился на русский язык. Р.Френклем. см.:  Жирмунский В.М. Легенда о докторе Фаусте (Литературные памятники). М.: Наука, 1978.
6.    Пуришев Б. Указ. изд. С. 337. Пуришев ссылается на «Предисловие к русскому изданию» (часть повести «Огненный ангел»). Можно к этому добавить, например, в «Miscellanea» ответ на критику Георгия Чулкова («Фауст и Мелкий бес». Речь 8 декабря 1908).
7.     Якушева Г.В. Фауст в искушениях XX века. Гетевский образ в русской и зарубежной литературе. М.: Наука, 2005.
8.    Под храмом, который не ведает покоя, могут иметься в виду две вещи. Во-первых, останки трех волхвов подвергались значительным перемещениям. Императрица Елена привезла их в Константинополь. Позднее они попали в Милан. А в 1164-м, благодаря содействию Фридриха Барбароссы, их перевезли в Кельн. Второе обстоятельство – Кельнский собор, заложенный в 1248 году, достроили лишь в 1880 году.
9.    Мы оставили написание название города в том виде, в каком оно встречается у Брюсова. Традиционная русская форма – Эйскирхен. Сегодня также широко распространено написание – Ойскирхен.

Автор © Евгений Кузьмин

Статья перепечатана для Teurgia.Org из журнала критики и литературоведения

"Вопросы литературы" за сентябрь-октябрь 2012 г.