Естественная скрижаль соотношений,

существующих между Богом, Человеком и Вселенной

Луи Клод де Сен-Мартен

Tableau naturel des rapports qui existent entre Dieu, l'Homme et l'Univers

Louis-Claude de Saint-Martin

Глава 3.
Человек

Когда человек создаёт какое-то произведение, то он всего лишь рисует и делает видимым тот план, мысль или чертёж, который он задумал [сформировал]. Он старается придать этой копии столько сходства с оригиналом, сколько может, дабы его мысль была бы лучше понята.

Если бы люди, которым человек хочет стать понятным, могли бы читать его мысль, то у него не было бы никакой нужды в чувственных знаках, чтобы быть понятым, – всё, что он бы задумывал [зачинал], схватывалось бы ими так же быстро и с тем же пониманием, как и им самим.

Но так как они связанны, как и он, физическими путами, которые ограничивают зрение их сознания, то он вынужден передавать им свою мысль физически, без чего она была бы для них ничем, так как она не могла бы их достичь.

Стало быть, он употребляет все те физические средства, он создаёт все те материальные произведения лишь для того, чтобы заявить о своей мысли себе подобным, Существам отличным от него, отделённым от него; чтобы попытаться их приблизить к себе, уподобить их себе, соединить их с собою, распространив на них некий образ самого себя, и попытаться завернуть их в свою единицу, от которой они отделены.

Именно так Писатель или Оратор чувственно проявляет свою мысль, чтобы склонить тех, кто его читают или слушают, стать одним с ним, приобщая их к своему мнению.

Именно так Монарх собирает армию, возводит валы и крепости, чтобы создать у народов уверенность в своём могуществе, и в то же время чтобы внушить им страх, дабы, убеждённые, как и он, в этом могуществе, они имели бы о нём совершенно такое же представление [идею], и чтобы, пребывая привязанными к его мнению – либо восхищением, либо страхом – они бы составляли с ним одно целое. Без этих видимых знаков мнение Оратора и могущество Монарха пребывало бы сосредоточенным в них самих, да так что никто об этом и не знал бы.

Точно так же и с действиями [фактами] всех других людей, – у них нет и никогда не будет иной цели, кроме как придать своим мыслям преимущество господства, всеобщности, единства.

Именно этот всеобщий закон воссоединения и производит ту общую деятельность и ту ненасытность, на которую мы ранее указали в физической Природе; ибо налицо взаимное притяжение между всеми телами, благодаря которому они, сближаясь, питаются и кормятся друг другом; именно в силу необходимости этого общения все индивиды стараются привязать к себе Существ, которые их окружают, влить их в себя и поглотить их в своей собственной единице, дабы упразднились подразделения, дабы то, что отделено, объединилось бы, что на окружности – возвратилось бы в центр, что сокрыто – вышло бы на свет, и тем самым гармония и порядок взяли бы верх над сумятицей, которая держит всех Существ в труде.

***

Итак, если все Законы единообразны, то почему бы нам не приложить к творению Вселенной то же самое рассуждение, которое мы провели в отношении наших произведений? Почему бы нам не рассмотреть их как выражение мысли Бога, ведь мысль человека выражается в его материальных и грубых произведениях? Наконец, почему бы нам не считать, что универсальное произведение Бога имеет целью расширение и господство той единицы, которую мы сами предполагаем во всех наших действиях?

Ничто не мешает нам держаться этой аналогии между Богом и человеком, ведь мы признали её между произведениями одного и другого; и действительно, если всем произведениям – Бога ли, человека ли – неизбежно предшествуют внутренние деяния и невидимые способности, существование которых невозможно оспаривать, то мы вправе считать, в соответствии с одним и тем же законом их произведения, что они также имеют одну и ту же цель и один и тот же объект.

Не останавливаясь на новых исследованиях, мы примем, что все видимые Существа Вселенной являются выражением и признаком способностей и замыслов Бога, точно так же, как и мы рассматриваем все наши произведения как чувственное выражение нашей мысли и наших внутренних способностей.

Раз уж Бог прибегает к видимым признакам, таким как Вселенная, чтобы передать Свою мысль, то Он может употреблять их не иначе как в адрес Существ, от Него отделённых. Ибо, если бы все Существа оставались бы в Его единице [в единстве с Ним], то они не имели бы нужды в этих средствах, для того чтобы приближаться к ней и читать её [т.е. мысль Бога]. Отсюда мы можем узнать, что эти повреждённые Существа, произвольно отделившиеся от Первопричины и подверженные законам Его справедливости в видимой ограде Вселенной, постоянно пребывают объектом Его любви, так как Он непрестанно действует, чтобы упразднить это разделение, столь противоречащее их счастью.

Действительно, именно по любви к этим Существам, отделённым от Него, Бог явил во всех своих видимых произведениях свои способности и свои Качества [vertus], дабы установить между ними и Собою спасительное общение, которое им бы помогало, которое их бы исцеляло, которое их бы возрождало [восстанавливало] неким новым творением; для того чтобы распространить на них то излияние жизни, которая одна только и может их возвратить из состояния смерти, в котором они томятся с тех пор как они стали обособлены [изолированы] от него; наконец для того чтобы осуществить [сформировать] их воссоединение с божественным источником и чтобы запечатлеть [впечатать] на них тот характер единицы, к которому мы сами стремимся с такой активностью во всех наших делах.

Итак, если Вселенная показывает [т.е. свидетельствует собой] существование повреждения, поскольку она его сужает и обволакивает [resserre et enveloppe], то нам следует понять, каковым может быть предназначение физической Природы относительно Существ, отделённых от единицы: «ведь не без цели и умысла все тела являются как бы губками по отношению к земной массе, которую они вынуждены возвращать под давлением высших действующих начал».

***

Закон стремления к единице прилагается ко всем Классам и ко всем Существам, откуда следует, что малейший из индивидов своего вида имеет ту же цель <что и весь вид>; иначе говоря, общие и частные универсальные начала проявляются (каждое) в свойственных им произведениях с тем чтобы сделать свои качества [vertus] видимыми для Существ, отличных от них, которые [т.е. Существа], будучи предназначенными к получению информации и помощи от этих качеств, не могли бы этого без сего средства.

Итак, все произведения, все индивиды общего и частного Творения являются, каждый в своём виде, не чем иным как видимым выражением, наглядной картиной свойств того начала [принципа] – либо общего, либо частного – которое в них действует. Они все должны носить на себе явные признаки того начала, которое их составляет. Они должны ясно заявлять о его роде и качествах посредством действий и фактов, которые они осуществляют [operer]. Одним словом, они должны быть его характерным знаком и, так сказать, чувственным и живым образом.

Все Действующие Начала и все факты Природы носят на себе доказательство этой истины. Солнце является характером начала огня, Луна – характером начала воды, а наша планета – характером начала земли, – всё, что земля производит и содержит в своих недрах, также являет этот общий Закон. Ягода винограда указывает на виноградную лозу; финик – на пальму; шёлк – на шелкопряда; мёд – на пчелу. Каждый минерал заявляет о том, какой вид земли и соли служит ему основой и связью; каждый овощ – какой его породил зачаток; не говоря здесь о множестве других природных, фундаментальных, относительных, абсолютных [fixes], прогрессивных, простых, смешанных, активных и пассивных знаках и характерах, из которых составлена вся Вселенная и которые тем самым предлагают средство объяснения всех её частей друг другом.

Мы можем сказать это же и о произведениях наших Искусств и обо всех изобретениях человека. Все его произведения объявляют идеи, вкус, разум, частную профессию того, кто является их действующим началом или производителем; статуя предлагает идею Скульптора; картина – Живописцу; дворец – идею Архитектора; так как все эти произведения есть не что иное, как чувственное исполнение способностей, свойственных гению, или Художнику, который их осуществил; как и произведения Природы есть не что иное, как выражением их начла, и существуют лишь для того, чтобы быть его истинным характером.

***

Здесь нам следует разбить одну ложную систему, обновлённую в эти последние времена, о природе вещей, в которой для них [т.е. вещей] предполагают прогрессивное совершенствование [т.е. эволюцию], которое может последовательно приводить самые низшие классы и виды к первым уровням вознесения в цепи Существ; таким образом что, согласно этой доктрине, уже не известно, не сможет ли камень стать деревом; не станет ли дерево лошадью; лошадь – человеком; и, совсем безрассудно, – Существом ещё более совершенной природы. Это предположение, продиктованное заблуждением и незнанием истинных начал, не устоит, как только его рассмотреть со вниманием.

В видах, и даже в индивидах [отдельных особях] всё упорядочено, всё определено. Для всего существующего существует незыблемый закон, неизменное число, неизгладимый характер, как у изначального Существа [начала Бытия], в ком обитают все законы, все числа, все характеры. Каждый класс, каждая семья имеют свои границы, которые никакая сила никогда не сможет преодолеть.

Различные мутации, которым подвергаются насекомые в своей форме, отнюдь не опровергают эту истину; поскольку налицо постоянный закон в различных видах совершенных животных, которые, каждое в своём классе, рождаются, живут и погибают в одной и той же форме; поскольку даже насекомые, вопреки их мутациям, никогда не меняют <биологическое> царство; действительно, в своём самом великом упадке они всегда находятся над растениями и минералами; и в своём самом отличном образе бытия они никогда не показывают ни характера, ни закона, которым управляются более совершенные животные. Всё, что можно позволить себе на их счёт, так это образовать из них один тип, царство, круг – отдельный и значащий, но из которого они никогда не выйдут и всем законам которого они неизбежно будут следовать, как делают все другие Существа, каждое согласно своему классу.

Если бы существование всех произведений Природы не имело бы фиксированного характера, то как можно было бы узнать их цель [объект] и свойства? Как исполнялись бы замыслы великого Начала, которое, развёртывая эту Природу перед взорами Существ, отделённых от Него, пожелало им представить устойчивые и упорядоченные указания, по которым они могли бы установить с Ним своё общение и свои отношения? Если бы эти материальные указания были бы изменчивыми; если бы их закон, их ход, сама их форма не были бы определёнными, то дело этого Художника было бы лишь последовательной картиной путанных объектов, на которых не мог бы почить разум, и которые никогда не смогли бы показать цель великого Существа.

Наконец, само это великое Существо, разве не показало бы бессилие и слабость тем, что оно предложило план, который не знает, как исполнить.

Если верно то, что каждое произведение Природы и Искусства имеет свой определённый характер; если только этим оно может быть явным выражением своего начала; и что с единого взгляда опытный глаз должен решить, способности какого действующего начала проявляет такое-то произведение, то человек не может существовать также иначе, чем по этому общему закону.

Человек, происходя, как и все Существа, из начала, которое ему свойственно, должен быть, как и они, видимым представлением этого начала. Он должен, как и они, видимо его являть; таким образом чтобы его нельзя было бы спутать, и чтобы при виде образа можно было бы узнать, моделью кого он является. Поищем же, обозревая природу, видимым знаком и выражением какого начала он должен быть.

Однако, я здесь говорю лишь о его сознательной Сущности, предполагая, что его телесная Сущность является, как и все другие тела, лишь выражением некоего не мыслящего, нематериального начала; что она [т.е. телесная Сущность] составлена из тех же сущностей, что и эти тела, и подвержена всей хрупкости сборок.

Стало быть, для познания человека нужно найти в нём знаки некоего Начала иного порядка.

Независимо от мышления и других сознательных способностей, которые мы в нём признаём, он предоставляет столь чуждые материи факты, что <мы> вынуждены их приписать некоему началу, отличному от начала материи. Предвидения, всевозможные сочетания, строгие науки, благодаря которым он исчисляет, измеряет и некоторым образом взвешивает Вселенную; возвышенные астрономические наблюдения, благодаря которым, помещённый между временем, которого больше нет и временем, которого ещё нет, он может приближать к себе его [т.е. времени] самые удалённые крайности, верифицировать феномены первых веков и с достоверностью предсказывать феномены времён грядущих; привилегия, которую он один имеет в Природе, — приручать и порабощать животных, сеять и жать, извлекать из тел огонь, подвергать все элементарные субстанции своим манипуляциям и своему употреблению, наконец, та активность, с которой он непрестанно пытается изобретать и производить новые Сущности; так что его действие является неким видом непрерывного творения. — Вот факты, которые в нём объявляют [свидетельствуют] активное Начало, совершенно отличное от того пассивного начала материи.

Если внимательно исследовать произведения человека, то заметим, что они не только являются выражением его мыслей, но ещё, что он пытается, насколько может, нарисовать себя самого в своих произведениях. Он не прекращает умножать свой собственный образ с помощью рисования и скульптуры, и в тысячах произведений самых фривольных Искусств; наконец, он придаёт зданиям, которые он возводит, пропорции, соотносящиеся с пропорциями своего тела. Глубокая истина, которая сможет открыть разумным взорам безмерное пространство; ибо эта столь активная склонность к вот такому умножению своего образа и к поиску красоты лишь в том, что к нему относится, навсегда должно отличить человека от всех частных Сущностей этой Вселенной.

***

Когда доходят до того, что пытаются приписать все эти факты игре наших материальных органов, то не обращают внимание на то, что тогда нужно предположить, что человеческий вид неизменен в своих законах и в своих действиях, как это есть со всеми животными согласно их классу. Ибо индивидуальные различия, которые встречаются между животными одного и того же вида, не мешают тому, чтобы у каждого был собственный характер и способ жить и действовать, единообразный и общий всем индивидам, которые его составляют, несмотря на расстояние мест и разнообразие, оказываемое различием климатических поясов на все чувственные и материальные Существа.

Вместо этого единообразия, человек предлагает как раз-таки отличия и противоположности; отсутствуют, так сказать, отношения с кем бы то ни было из себе подобных. Он отличается от них нравами, вкусами, повадками, знаниями. Когда он предоставлен самому себе, он борется со всеми ними в тщеславии, в алчности, в страстях, в талантах, в догматах; каждый человек подобен Монарху в своей Империи; каждый человек стремится даже ко вселенскому господству.

Да что я говорю? Не только человек отличается от себе подобных, но ещё в каждый миг он отличается от самого себя. Он хочет и не хочет; он ненавидит, и он любит; он берёт и выбрасывает почти в одно и то же время один и тот же предмет; почти в одно и то же время он им соблазняется и его отвращается. Более того, иногда он убегает от того, что ему нравится; приближается к тому, что его отталкивает; идёт навстречу скорбям, страданиям и даже смерти.

Если бы это была игра его органов; если бы его действия направлял всегда один и тот же двигатель, то человек показывал бы больше единообразия как в себе, так и с другими; он ходил бы по постоянному и безмятежному закону; и если бы он и не делал одинаковые вещи, по крайней мере он делал бы похожие вещи, в которых всегда узнавалось бы одно и то же начало. Как же дошли до того, что стали учить, что всем управляют чувства, что всему научают они; ведь наоборот, очевидно, что даже среди телесных вещей, они [т.е. чувства] ничего не могут мерять точно?

Так что можно сказать, что как и в своих потёмках, так и в своём свете человек проявляет одно начало, совершенно отличное от того, которое функционирует и поддерживает игру его органов; ибо мы уже видели, что один может действовать обдуманно, а другой может действовать лишь импульсивно.

***

Пропорции тела человека показывают отношение его сознательной [intellectuel] Сущности с одним Началом, высшим по отношению к телесной природе.

Если начертить круг, диаметром которого будет высота [рост] человека, то размах его двух вытянутых рук, равный его высоте, также можно рассматривать в качестве диаметра этого же круга; итак, спросим, возможно ли вписать два диаметра в один и тот же круг, не дав им пройти через центр этого круга?

Да, верно, наше тело не предоставляет эти два диаметра, проходящие через центр одного и того же круга, так как диаметр его высоты не рассекается по его телу на равные части горизонтальным диаметром, который образуют его вытянутые руки; и тем самым человек, так сказать, привязан к двум центрам; но эта истина доказывает лишь перестановку в качествах [vertus], составляющих человека, а не перемену в самой сущности этих составляющих качеств, так что она отнюдь не разрушает то отношение, которое мы устанавливаем; и даже если бы эти фундаментальные размерности не были бы больше на своём естественном месте, человек всегда может найти в пропорциях своей телесной формы следы своего величия и своего благородства.

Животные, которые больше всего напоминают человека своим телосложением, совершенно в этом от него отличаются; ибо их вытянутые руки дают гораздо больший размах [линию], чем размах высоты их тела.

Эти пропорции, приданные исключительно телу человека, делают его как бы общей и фундаментальной основой всех пропорций и всех качеств других телесных Существ, которых всегда следует рассматривать лишь относительно человеческой формы.

***

Но те чудеса сознания и те телесные отношения, картину [скрижаль] которых мы собираемся представить, не являются самыми существенными из тех, которые можно видеть в человеке. Он обладает ещё другими способностями и другими правами, чтобы располагаться над всеми Существами Природы.

Точно так же как нет ни одной элементарной субстанции, которая не заключала бы в себе полезных свойств, согласно своему виду; так и нет такого человека, в ком не было бы возможности развить ростки правды и даже того доброделания [bienfaisance], которое составляет первозданный характер Необходимого Существа, высшего [souverain] Отца и Хранителя всякого законного существования.

Противоположные выводы, которые якобы извлекли из бесплодных учений, ничтожны и вредны; чтобы они имели какое-то значение, нужно чтобы Наставник был бы совершенен, или по крайней мере, чтобы он имел качества, аналогичные нуждам своих Учеников; нужно, чтобы он был искусен в искусстве схватывать их характеры и их нужды, чтобы представить им привлекательным образом некую опору или качество [vertu, добродетель], которого им недостаёт; без чего их духовное бесчувствие будет лишь возрастать; они будут всё больше и больше погружаться в пороки и развращение, и будут списывать на несовершенство своей природы то, что является не чем иным как следствием неумелости и недостаточности Учителя.

Стало быть, за исключением некоторых чудовищ, которые кажутся необъяснимыми, так как в начале был неправильно найден узел их сердца, — не найдётся ни Народа, ни человека, в ком невозможно было бы найти каких-либо следов добродетели [vertu, качества]. Самые развращённые сообщества имеют основой правосудие, или по крайней мере прикрываются его видимостями; и чтобы достичь успехов в своих беспорядочных проектах, самые извращённые люди заимствуют имя и внешность мудрости.

Доброделание [bienfaisance], естественное человеку, также проявляется у всех, только его признаки нужно искать не в <наших> нуждах, которые нам чужды, ведь нужно, чтобы оно [т.е. доброделание] могло осуществляться на реальных объектах, чтобы определить и развернуть истинные добродетели [качества], которые принадлежат нашей сущности.

Но, независимо от того, что Наблюдатели постоянно опирают свои опыты на ложные нужды и на такие же воображаемые доброделания, они забывают, что человек, предоставленный самому себе, обычно ограничивается какой-то одной добродетелью, ради которой он пренебрегает и теряет из виду все другие. Тогда его оценивают лишь по той, которую он принял; и тогда, не находя тех же добродетелей во всех индивидуумах и у всех Народов, спешат сделать вывод, что, не будучи общими, они не могут принадлежать сущности человека.

Это непростительное недоразумение — на частных примерах делать вывод об общем законе для человеческого рода. Повторяем: человек имеет в себе ростки всех добродетелей; они все в его природе, хотя бы он и не проявлял их в частности, отсюда следует, что часто, когда он, кажется, не узнаёт свои естественные добродетели, он на самом деле лишь заменяет одни другими.

Дикарь, который нарушает верность брака, одалживая свою жену своим гостям, видит в этом лишь доброделание и удовольствие оказать гостеприимство.

Индийские вдовы, которые бросаются в костёр, жертвуя зовом Природы в угоду желанию показаться нежной и чувствительной или в угоду того, чтобы войти во владение благами, на которые их заставляют надеяться их религиозные догматы в другой жизни.

Сами жрецы, которые осквернили свои религии человеческими жертвоприношениями, предавались этим нелепым преступлениям лишь для того, чтобы разжалобить их благородством жертвы, убеждая себя, что под этим страшным культом они понимают идею величия и могущества высшего Действующего начала, или что они делают его благорасположенным к Земле, когда они думают, что он на неё разгневан.

Таким образом, совершенно ясно, что вопреки заблуждениям людей все их секты, все их установления, все их обычаи опираются на одну истину или на одну добродетель.

Возьмём, например, общественные договора человека и его политические установления. Все они направлены на то, чтобы исправить кое-какой моральный или физический беспорядок, реальный или условный. Он имеет, или по крайней мере прикидывается что имеет целью всех своих законов исцелить кое-какие злоупотребления, предусмотреть их, обеспечить своим согражданам и себе самому кое-какое преимущество, которое может посодействовать их счастью.

Тогда разве это не означает признание того, что, превосходящий физических Существ, сосредоточенных на самих себе, он здесь исполняет функции отличные от их? Разве своими собственными действиями он не даёт понять, что на него возложена божественная роль, так как Бог является Добром по сути, и непрерывное исправление беспорядка и сохранение его трудов в самом деле должно быть делом Божества?

Наконец, мы видим, что на Земле повсеместно установлены священные Институты, к которым причастен один лишь человек из всех чувственных Существ; мы находим во все времена и во всех краях Вселенной религиозные догматы, которые учат человека, чтобы он мог нести свои обеты и свои подношения к Святилищу одного Божества, которого он не знает, но которому он полностью знаком, и он может надеяться, что он его услышит.

Повсюду эти догматы учат, что божественные постановления не всегда непроницаемы для человека; что он может, в том что касается его, быть причастным некоторым образом к высшим силе и добродетелям: и повсюду можно видеть правдивых людей или обманщиков, объявляющих себя его Служителями и орудиями.

Даже следы этих возвышенных прав наблюдаются не только во всех публичных культах разных Наций; не только в том, что называют Оккультными науками, где речь идёт о таинственных церемониях, определённых формулах, которым приписывают скрытые силы, действующие на природу, на болезни, на добрых и злых духов, на мысли людей; но ещё и в простых гражданских и юридических актах человеческих властей, которые, беря свои условные законы в качестве судий, рассматривают их как постановления самой истины; и не боятся, действуя по этим законам, называть себя обладающими просвещённой властью, определённым знанием и защищёнными от всякого заблуждением.

Если верно, что человек не имеет о Нём ни единого понятия [idee], и однако понятие о такой власти и о таком свете является так сказать универсальным; всё может деградировать в науке и в мрачных делах людей, но не всё там ложно. Стало быть, это понятие объявляет [свидетельствует], что в них имеется некоторая аналогия, некоторые отношения с высшим действием, и некоторые признаки его собственных прав; как мы уже обнаружили в человеческом сознании явные отношения с бесконечным Сознанием и с его добродетелями.

***

При всех этих указаниях, возможно ли нам ещё не видеть Начало человека? Если все Существа, которые получили жизнь, существуют лишь для того, чтобы проявлять свойства того действующего начала, которое её им дало, можно ли сомневаться, что Действующее Начало, от которого человек получил свою, не является самим Божеством; так как мы обнаруживаем в нём столько признаков высшего происхождения и божественного Действия?

Итак, соберём здесь следствия всех этих доказательств, которые мы только что установили; и в Существе, которое создало человека, признаем неисчерпаемый источник мыслей, знания, добродетели, света, силы, власти; наконец, несметное число способностей, образ которого не может предложить ни одно Начало природы; способностей, которые позволяют нам всем проникать в сущность Необходимого Существа, когда мы хотим созерцать его понятие [идею].

Так как ни одно из этих прав не кажется нам чуждым; так как наоборот, мы многократно находим их следы в способностях человека, то очевидно, что нам уготовано обладать всеми ими и проявлять их перед глазами тех, кто их не ведает, или кто не желает их замечать. Так признаем же во всеуслышание: если каждое из Существ Природы является выражением какой-то одной из временных добродетелей мудрости, то человек является знаком или видимым выражением самого Божества, — поэтому-то он должен иметь в себе все следы, которые его характеризуют, иначе подобие не будет совершенным, модель может быт не узнана. И здесь мы можем уже составить себе представление о естественных отношениях, которые существуют между Богом, человеком и Вселенной.

Перевод © Иван Харун, ноябрь 2019
специально для Teurgia.Org